Он был из поколения победителей

Солдатский долг

С Леонидом Васильевичем были знакомы много лет – он был первым президентом Международного фронтового клуба имени газеты «Казахстанская правда», с ним записано и опубликовано не одно интервью. Вспоминая время боев, он часто повторял: «Мы не выиграли бы войну без подвигов. Мы победили фашизм духовно, жертвуя собой». Подвигом была и его жизнь – солдата, поэта, граж­данина.

Леонид Скалковский надел военную гимнастерку в 19 лет, но на фронт попал лишь в 1944 году, когда война уже катилась на Запад. Поначалу его, парнишку из небольшого городка Аягуза, что под Семипалатинском, так рвавшегося защищать Родину, комиссовали по зрению и отправили в трудармию в шахтерский Кузбасс заготавливать крепежный лес.

Но сильное желание бить врага все-таки осуществилось, и худенький близорукий трудармеец принял боевое крещение в тяжелейших боях под Ковелем на Западной Украине.

«Помню, в первом бою, когда немцы пошли в атаку, мой товарищ рядом открыл огонь, а я в первый миг растерялся: немцев-то не вижу, очков у меня не было, – вспоминал Леонид Васильевич, – ведь в военкомате на очередной медкомиссии, когда меня спросили о зрении, я сказал «отличное», и меня отправили на фронт. Поз­же на одном из базаров я купил очки, хоть они и не совсем были по глазам, но дело пошло веселей».

Веселей настолько, что вскоре Леонид Скалковский стал полковым разведчиком, ходил за языком, потом было училище младших лейтенантов Первого Белорусского фронта, в составе войск которого он дошел до Берлина, до самого Рейхстага. Именно тогда за бои на подступах к немецкой столице Леонид Васильевич получил очень редкий орден Александра Невского, который в народе называют полководческим.

Орден за умение воевать

Это было в апреле 1945 года. Тогда Скалковскому было всего 20 лет. Вот как он рассказывал мне об этом.

«После штурма знаменитых Зееловских высот потери были большие, например, от нашего батальона в 250 человек в живых остались всего три бойца, а из 23 офицеров – я один. Тогда я был командиром пулеметного взвода. Не успели сведения о потерях поступить в штаб полка, как мы получили новый приказ – взять следующую высоту. Приказ есть приказ, его не обсуждают, его выполняют любой ценой. И мне ничего другого не оставалось, как повести в бой этих трех бойцов.

Я понимал, что я смертник, но не подавал виду, наоборот, шутя даже, сказал новому командиру: «Хорошо, мы возьмем эту высоту, но где вы нас потом найдете? Ведь лес густой, а нас всего четверо». Комбат в тон мне отвечает: «Вы только возьмите, а мы уж найдем».

Это был последний разговор. После чего я оглядел ребят, как перед разведкой: двое бывалых, с нашивками за ранение, третий – совсем мальчишка, с цыплячьей шеей, но смотрит героем. Положиться на них можно, только вот винтовки были старого образца, не в меру длиннющие. У меня был офицерский пистолет, но я по совету комбата взял автомат, кроме того, в карман положил гранату.

Мы перебежали через небольшое поле и залегли перед высотой. Не успели осмотреться, как услышали неподалеку в кустах немецкую речь. Я был к тому времени уже обстрелянным солдатом, поэтому сразу прикинул, что немцев где-то с полсотни. Силы были явно неравные, поэтому я послал юнца в штаб предупредить комбата на случай, если мы не сдержим врага.

Так нас осталось только трое. События стали разворачиваться так быстро, что только успевай соображать, что к чему. Вижу – рядом вдоль дороги, поросшей лесом, метрах в 30 от нас появились автоматчики. Они продвигались от дерева к дереву совсем близко, что называется, рукой подать. Я видел их лица, их глаза, помню, что лицо первого заросло рыжей щетиной, у другого из-под каски блеснули очки. Причем одно из стекол было выбито.

Когда немцы поравнялись с нами, слышу рядом тревожный шепоток: «Командир, не стреляй – заметят». Что делать? Стрелять или нет? Если не стрелять, то у нас есть шанс, что они пройдут мимо и не заметят нас. С другой стороны, как-то не пристало нам прятаться, тем более что немцы пойдут тогда в сторону комбата.

В общем, я решил стрелять, но так, чтобы вызвать панику, хотя сделать это, имея такого опытного врага, не просто. Стрелять в первого? Но первый, как правило, идет на смерть, значит, паники не будет. Решил стрелять в середину. Но опять же – как? Одиночными выстрелами могу промазать, а если длинными – быстро расстреляю патроны. Решил стрелять короткими очередями. И все это промельк­нуло у меня в голове буквально за секунды. Надо сказать, что я очень любил шахматы, а в шахматах надо уметь быстро оценивать обстановку и принимать решение. Видимо, это мне и помогло.

Стреляю. Первый падает, бью по порядку второго, третьего, четвертого… Пятый, тот самый очкарик, ранен, он заметил меня и показывает своим рукой, откуда стреляют. Боковым зрением вижу немца, который целится в меня, пол-лица его высунулось из-за дерева. Я быстро перевел автомат и выстрелил в него. Промазал. И тут мой автомат неожиданно замолчал – то ли его заклинило, то ли я расстрелял все патроны.

Всем существом я прижался к земле, а место, где лежал, было совершенно открытым… Что тут началось! Ливень пуль обрушился на меня, он был таким плотным, что поднятый ими ветер развевал у меня на голове волосы. Оба бойца, поддерживавшие меня огнем, были убиты. Я пополз к своим, потому что оставаться здесь было уже бессмысленным. А в голове одна мысль – сейчас немцы меня расстреляют в упор. Но я уже был обстрелянным солдатом, поэтому пуль не боялся, да и страха смерти не было. Но понимал, что, маневрируя, можно попытаться уйти из-под обстрела. Я был молодой, ловкий, хотя на всякий случай приготовил гранату, думал, если немцы подойдут слишком близко, я ее брошу.

Но они не подошли, видимо, мне все-таки удалось вызвать у немцев панику. Тут я услышал стон – это был тот самый юнец, которого я послал с донесением. Его ранило в плечо, но легко, кость не была задета. Я на него цыкнул, дескать, перестань ныть!

Вместе с ним мы добрались до своих, его сразу отправили в медсанчасть, а меня встретил командир батальона. Смотрю, он вокруг меня ходит. «Зачем?» – думаю. Как оказалось, считал дырки от пуль на моей гимнастерке и брюках – все было как решето, в том числе и полевая сумка. А на мне – ни одной царапины! Видимо, судьба хранила.

На фронте была примета – попал в такую передрягу, значит, долго жить будешь. Но я пережил тогда такое сильное психологическое напряжение, что еле держался на ногах, мне надо было хоть на немного уснуть. Но только прилег прямо на землю, как командир меня будит: пришло пополнение из соседнего батальона, и мне приказано снова вести солдат в бой за ту же самую высоту. Теперь мы ее уже взяли без особого сопротивления, и я по телефону (мы тащили с собой катушку с телефонным проводом) по-мальчишески радостно доложил комбату: «Ура! Высота взята». Ни о какой награде я тогда, естественно, и не думал. Но неожиданно для себя получил редкий боевой орден, в народе его называют полководческим, – Александра Невского. Как я потом узнал, этот орден давался не просто за героизм, а за умение воевать, побеждая малыми силами и с меньшими потерями».

Позже, когда советские войска вошли в Берлин, он участвовал в боях, что шли в Тиргартене, через улицу от Рейхстага, там базировалась очень мощная немецкая группировка, которая его прикрывала.

«Мы шли по самому центру города, где велись кровопролитные бои, немцы сражались просто осатанело, хотя это была уже бессмысленная борьба».

В Берлине

Через много лет после войны, в 1979 году, Леонид Васильевич побывал в Германии по приглашению немецкой стороны.

– Когда я прилетел, в аэропорту Шенефельд случайно разминулся со своим гидом, но не растерялся и сразу направился­ к выходу, потому что считал, что Берлин – это и мой город, ведь моя юность совпала с его освобождением, – рассказывал он. – Трудно передать словами те чувства, которые охватили меня, когда я ступил на землю, где когда-то воевали, где лилась кровь, где погибали мои товарищи, здесь была и гордость за страну, победившую в такой страшной войне, и боль, что столько прекрасных ребят полегло.

Я привез из Германии горсть земли, политую кровью наших солдат. Кстати, там у меня произошла встреча с бывшими офицерами из немецкого генштаба. Когда они услышали, что приехал участник берлинского сражения, сразу пригласили меня на чашку кофе, разложили карту и забросали вопросами.

Они спросили: «Когда вы уже знали, что войне конец, вы старались сберечь свою жизнь?» Я ответил, что умирать, конечно, не хотелось ни в первый день войны, ни в последний. Но беречь свою жизнь только ради того, чтобы остаться в живых, – этого не было. Тем более до Победы оставалось немного, и ее надо было как можно быстрее приблизить.

Еще немцы меня спрашивали: «Вы убивали наших?»
«Да, – отвечаю, – убивал. Но ведь и вы убили моего брата под Москвой».

Надо сказать, что старший брат Леонида Скалковского, Петр, с самого начала войны был на фронте. Последнее его письмо пришло в марте 1942 года, когда немцев отбросили от Москвы, в нем он писал: «Враг, как знаете, как видите, все дальше и дальше откаты­вается назад. Черная смерть скоро овладеет фашизмом. Борьба идет жестокая, она может быть еще жестче. Враг разбит здорово, но у него пока есть силы, которые он напрягает до последнего вздоха. И что-то скажет весна? Факт остается фактом – дорога ведет нас к Победе, которая с каждым днем приближается!»

Брат Леонида Скалковского пропал без вести, став одним из неизвестных солдат. И каждый раз, когда Леонид Васильевич бывал в Москве, он всегда приходил к могиле Неизвестного солдата (а Петр воевал в Подмосковье, был парашютистом, десантником), ему он посвятил стихотворение, которое заканчивается такими словами:

Стою у стены кремлевской,

Где спит Неизвестный солдат,

Как знать, может,

Петр Скалковский,

Мой старший брат?

Война и муза

Леонид Скалковский демобилизовался в 1946 году, в 1950 году окончил отделение журналистики филологичес­кого факультета
КазГУ. Работал литсотрудником в редакции газеты «Казах­станская правда», был литературным консультантом в Союзе писателей Казахстана, редактором отдела поэзии журнала «Простор», заместителем главного редактора в издательстве «Казахстан», трудился на других должностях.

Но основным делом своей жизни он считал поэзию, а ее главной темой – войну. Он говорил о людях своего поколения: «Кем бы мы ни были после войны – академиками, министрами или рабочими, – главной точкой отсчета для нас была Победа...» Ему представлялось важным отразить в стихах прежде всего живую душу солдата.

– В минуты перед боем, когда не знаешь, останешься ли ты жив, в голову приходят такие мысли, которые в обычной жизни, наверное, никогда не придут. Ведь война – это пограничное состояние между жизнью и смертью. Об этом я и хотел сказать в своих стихах. Зачастую перед боем я слышал от многих: «Кто останется жить, расскажите о нас». Я выжил, и теперь обязан о них рассказать. Это мой солдатский долг.

И хоть мы и воевали с немцами, моим любимым поэтом еще со школьной скамьи был Гете. И когда мы вошли в Веймар, его родной город, где установлен памятник ему и Шиллеру, я сфотографировался около него. После войны снова там побывал. Был в Бухенвальде, где до сих пор растет любимое дерево Гете, под которым он отдыхал. И так случилось, что оно оказалось на территории концлагеря. Узники об этом знали, они подходили к дереву и разговаривали с ним. Об этом я тоже написал стихи, – рассказывал Леонид Васильевич.

Одно из стихотворений он выделял особо, оно было написано, когда Скалковский только вер­нулся с фронта, и, как он сам говорил, именно после этого стихотворения почувствовал себя поэтом. Оно называется «Фронтовик». Его ровесники уходили на фронт безусыми мальчишками, многие даже еще и не знакомились с девчонками, а уж о поцелуях и мечтать не могли. И многие погибли, не испытав, что такое любовь.

Полюбил девчонку паренек,

А девчонке было невдомек.

Сели рядом, хорошо в саду,

Щедрый месяц серебром

пролился,

Толь на радость, то ли на беду,

Паренек не думал, как в бреду,

Он на первый поцелуй решился.

Не смогла девчонка промолчать.

Вспыхнула, косынку поправляя:

«Видно, приходилось целовать,

Коль привычка у тебя такая».

Больно стало за ее слова.

Паренек ответил:

«Ты права. Перед боем,

на коленях стоя,

Целовал я знамя полковое».

Леонид Васильевич был автором многих стихов, рассказов, воспоминаний о войне. Сборники «Всегда в строю», «Огни в горах», «Меридианы сходятся», «Эдельвейс», «Вызываю огонь на себя», «Раздумья», «К себе прислушаться» и другие возвращают нас в героические и трагические годы войны.

60-летнему юбилею Победы Леонид Васильевич посвятил книгу «Вспоминаю и думаю», где были собраны стихи разных лет, и главная тема, конечно, – армейская, фронтовая. Последним стал сборник «Уходящие в бессмертие», своего рода реквием, посвященный поколению победителей, в числе которых был и он сам.

И вот, казалось бы, парадокс – несмотря на то что Леонид Скалковский прошел через огненный ад войны, он считал себя счастливым человеком, потому что, по его словам, был нужен стране, и это главное.