Как у моей бабушки появилась немецкая дочь Ира

Наурыз для меня, с тех пор как этот праздник стал широко отмечаться в Казахстане, – это моя бабушка. Моя Мамуся. Каждый год в этот день мы – дети, внуки, невестки, зятья – ехали в пригород Караганды в ее старенький, но уютный домик. Когда шумной гурьбой заходили в прихожую, Мамуся, сурово глядя на нас, неизменно встречала своим восхитительным казахско-русским «Неге приехать етесындар?», что в буквальном переводе значило «зачем приехали?», а на столе уже стояли с пылу с жару баурсаки и ее фирменные пироги со смородиновым вареньем.

Я смотрю на старые потертые черно-белые фотографии. Как хорошо, что технический прогресс эволюционный и у нас есть эти черно-белые снимки. Ни одна новомодная, самая мощная «цифра» не способна передать атмосферность, аутентичность, дух времени, как это могут делать черно-белые фотографии. На них моя Мамуся – всегда опрятно одета по моде военных и послевоенных лет. Толстая коса уложена короной вокруг головы, в ушах – тяжелые казахские серьги. Вот она с мужем – моим дедом, вот с детьми, а здесь – с коллегами и друзьями. Мамуся жила в поселке Жанаарка тогда Жезказганской области. Там было много ссыльных, на фото они тоже есть. Жили одной большой дружной семьей. Не делились на национальности. Дома на замки не закрывали. А зачем? Кого бояться?..

Моя Мамуся была очень суровой. На всех фото улыбка едва касается ее губ. Она, дочь бая, который имел свой пароход в Павлодаре, осталась одна с братишкой на руках, когда отца раскулачили, и он сгинул где-то в лихолетье. В 15 лет Мамуся вышла замуж, чтобы выжить, но главное, чтобы выжил братишка, которого она до конца жизни любила крепче всех на свете.

Деда в годы войны посадили. Украл вагон дров. Не для себя. Вот так Мамуся осталась одна с шестью детьми на руках, мал мала меньше. Мы много ругаем сейчас то время. Но тогда оказавшуюся в беде женщину с детьми не бросили. Мамуся ускоренно обучилась на курсах, освоив профессию продавца, и стала работать в магазине.

Однажды в магазин пришла девочка лет тринадцати-четырнадцати. Рыжая. Простояла весь день. На следующий день пришла снова. На третий день Мамуся узнала, что эта девочка – немка по имени Ира. Ее с родителями гнали с Поволжья. В пути родители умерли. И Ира осталась совсем одна.

В общем, Мамуся забрала ее к себе. Как-то я спросила ее: «Мамуся, как решилась? Ведь самой было трудно небось, одна же детей тянула». В ее ответе не было пафоса, отсылки к своей доброте. Рассуждала просто: «Қайда барады байғұс бала?» («Куда пойдет бедный ребенок?») Вот так рыжая Ира стала седьмым и старшим ребенком Мамуси. Мамуся потом выдала ее замуж за хорошего парня. Приданое дала – все как полагается. Ира так и прожила в Жанаарке до конца своих дней. Там же сейчас живут и ее потомки.

Мамуся не очень хорошо знала русский язык и, смешивая его в своей речи с казахским, выдавала такие колоритные перлы, которые мы, ее внуки, помним до сих пор. Она отлично шила. На своей старенькой Zinger могла сшить и модный сарафан, и блузку, и пальто. Как-то нам с сестрой даже умудрилась сшить купальники. Однажды она решила, что мне нужна юбка. Я не знала, что мне нужна юбка, но спорить с Мамусей было бесполезно, потому что «хочешь обижай, хочешь не обижай, а будет так, как мен айттым» («обижайся не обижайся, а будет так, как я сказала»). В общем, по ее задумке это должна была быть юбка со складками. Есть такой фасон – две складки спереди и две сзади. Но объяснить мне, что это за складки такие будут, как ни пыталась, Мамуся не смогла. «Тууф, что ты за человек непонятливый – складым, складым – подожди, складым, складым – подожди. Не понимаешь что ли?» – рассердилась Мамуся.

Мамуся была очень хлебосольной. Все лучшее припасалось для гостей. «Я сегодня гостями жду», – говорила она. Была у нее подруга – соседка Нина. Ее имя в Мамусином произношении звучало как нечто среднее между Нина и Нинья. Из каждой поездки к родственникам в другие города Мамуся везла своей Нинье вкусности, тот самый саркыт и подарки – отрезы, платки. Прямо говорила: «Это я Нинье возьму». Нинья всегда с нетерпением ждала возвращения Мамуси. А вечерком они могли собраться да и оприходовать по рюмашке. А почему нет? Мамуся всегда жила так, чтобы никому не быть долж­ной. Соответственно и поступала так, как хотела, и авторитетов для нее не было. «Свое мнение можешь положить в свой карман», – говорила она любому зарвавшемуся человеку. Это была такая казахская женщина, которая, если мужчина скажет, что ее удел помалкивать, всегда находила крепкое словцо в ответ – и словцо это в приличных газетах не упоминают. Представляю, как бы она приложила того депутата, который высказался относительно «длинного женского языка».

У Мамуси было четыре дочери и два сына. Одного из них – дядю Джамбула – она потеряла, когда ему был 21 год. Порок сердца. Ее неизбывная боль. Единственный случай, когда я видела ее слезы, это когда наступал день смерти ее сына. Какой сильной должна была быть Мамуся. И стала. Сильной, суровой, волевой. До конца жизни. Даже болезнь свою до ухода в вечность она отважно проживала. Говорила: «Я должна пройти этот путь».

Я скучаю по тебе, моя Мамуся. В Наурыз – особенно. Она часто снится мне. Однажды, когда она уже ушла, приснилось, что я иду мимо ее дома, а в окне – она. Говорит: «Срочно найди мне Мустажана». Мустажан – это ее тот самый любимый братишка. А через несколько дней Мустажан-ата скончался. Ждала она его.

В конце жизни, когда она заболела, ее забрала одна из дочерей к себе, а квартиру, в которой Мамуся жила, продали. Когда бываю в Караганде, я иногда езжу в этот пригород, чтобы побродить по этому дворику, посмотреть в окна на первом этаже, прикос­нуться ладонями к шершавым стенам старенького дома. Я всегда ощущаю здесь аромат баурсаков и слышу тиканье стареньких часов, которые десятилетиями висели на стене Мамусиной квартиры и которые работают до сих пор. Моя Мамуся рядом, я чувствую это. Спасибо тебе, что ты волею судеб и генов моя Мамуся. От тебя – мое свободолюбие. От тебя – желание помогать слабым. Ты родила меня через свою дочь. Во мне есть ты. Я помню тебя, моя Мамуся – Адия Хисамутдиновна Мубаракова.